Неточные совпадения
Из заросли поднялся корабль; он всплыл и
остановился по самой середине зари. Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза,
кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к груди, как чудная игра света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь на сонной земле.
Наполеонами и так далее, все до единого были преступниками, уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом и от отцов перешедший, и, уж конечно, не
останавливались и перед
кровью, если только
кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за древний закон) могла им помочь.
Он
остановился на углу, оглядываясь: у столба для афиш лежала лошадь с оторванной ногой, стоял полицейский, стряхивая перчаткой снег с шинели, другого вели под руки, а посреди улицы — исковерканные сани, красно-серая куча тряпок, освещенная солнцем; лучи его все больше выжимали из нее
крови, она как бы таяла...
Размахивая палкой, делая даме в углу приветственные жесты рукою в желтой перчатке, Корвин важно шел в угол, встречу улыбке дамы, но, заметив фельетониста,
остановился, нахмурил брови, и концы усов его грозно пошевелились, а матовые белки глаз налились
кровью. Клим стоял, держась за спинку стула, ожидая, что сейчас разразится скандал, по лицу Робинзона, по его растерянной улыбке он видел, что и фельетонист ждет того же.
— Братья, спаянные
кровью! Так и пиши: спаянные
кровью, да! У нас нет больше царя! — он
остановился, спрашивая: — У нас или у вас? Пиши: у вас.
Несколько раз делалось ему дурно и проходило. Однажды утром Агафья Матвеевна принесла было ему, по обыкновению, кофе и — застала его так же кротко покоящимся на одре смерти, как на ложе сна, только голова немного сдвинулась с подушки да рука судорожно прижата была к сердцу, где, по-видимому, сосредоточилась и
остановилась кровь.
Обломов сиял, идучи домой. У него кипела
кровь, глаза блистали. Ему казалось, что у него горят даже волосы. Так он и вошел к себе в комнату — и вдруг сиянье исчезло и глаза в неприятном изумлении
остановились неподвижно на одном месте: в его кресле сидел Тарантьев.
Он был как будто один в целом мире; он на цыпочках убегал от няни, осматривал всех, кто где спит;
остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил на голубятню, забирался в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его полет в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей крылья и смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет
кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него в лапах.
Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость, не замечает, где сидит, или идет без цели по комнате,
останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом мысли, подходит к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток голов и лиц, зорко следит за общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в год две трети жизни,
кровь, мозг, нервы.
Ему припомнились все жестокие исторические женские личности, жрицы кровавых культов, женщины революции, купавшиеся в
крови, и все жестокое, что совершено женскими руками, с Юдифи до леди Макбет включительно. Он пошел и опять обернулся. Она смотрит неподвижно. Он
остановился.
Молодая
кровь, как всегда при взгляде на него, залила всё милое лицо, и черные глаза, смеясь и радуясь, наивно глядя снизу вверх,
остановились на Нехлюдове.
Спор оканчивался очень часто
кровью, которая у больного лилась из горла; бледный, задыхающийся, с глазами, остановленными на том, с кем говорил, он дрожащей рукой поднимал платок ко рту и
останавливался, глубоко огорченный, уничтоженный своей физической слабостью.
Все четверо начинают гонять пугливого иноходца на корде, но он постоянно срывает и затягивает повод. Кончается это представление тем, что иноходец
останавливается, храпит и затягивает шею до того, что из ноздрей показывается
кровь.
Он был словоохотлив, казался добрым, веселым, но порою глаза его наливались
кровью, мутнели и
останавливались, как у мертвого. Бывало, сидит он где-нибудь в углу, в темноте, скорчившись, угрюмый, немой, как его племянник.
И для осуществления своего идеала Белинский не
останавливается перед насилием и
кровью.
— Знамо дело, убивается, хошь до кого доведись. Только напрасно она, — девичий стыд до порога… Неможется мне что-то, Таисьюшка,
кровь во мне
остановилась. Вот што, святая душа, больше водки у тебя нет? Ну, не надо, не надо…
Под влиянием этого же временного отсутствия мысли — рассеянности почти — крестьянский парень лет семнадцати, осматривая лезвие только что отточенного топора подле лавки, на которой лицом вниз спит его старик отец, вдруг размахивается топором и с тупым любопытством смотрит, как сочится под лавку
кровь из разрубленной шеи; под влиянием этого же отсутствия мысли и инстинктивного любопытства человек находит какое-то наслаждение
остановиться на самом краю обрыва и думать: а что, если туда броситься? или приставить ко лбу заряженный пистолет и думать: а что, ежели пожать гашетку? или смотреть на какое-нибудь очень важное лицо, к которому все общество чувствует подобострастное уважение, и думать: а что, ежели подойти к нему, взять его за нос и сказать: «А ну-ка, любезный, пойдем»?
Михаило отирал с лица и бороды грязь,
кровь и молчал, оглядываясь. Взгляд его скользнул по лицу матери, — она, вздрогнув, потянулась к нему, невольно взмахнула рукою, — он отвернулся. Но через несколько минут его глаза снова
остановились на лице ее. Ей показалось — он выпрямился, поднял голову, окровавленные щеки задрожали…
Я вылез из люка на палубу и
остановился: не знаю, куда теперь, не знаю, зачем пришел сюда. Посмотрел вверх. Там тускло подымалось измученное полднем солнце. Внизу — был «Интеграл», серо-стеклянный, неживой. Розовая
кровь вытекла, мне ясно, что все это — только моя фантазия, что все осталось по-прежнему, и в то же время ясно…
Николаев
остановился и грубо схватил Ромашова за рукав. Видно было, что внезапный порыв гнева сразу разбил его искусственную сдержанность. Его воловьи глаза расширились, лицо налилось
кровью, в углах задрожавших губ выступила густая слюна. Он яростно закричал, весь наклоняясь вперед и приближая свое лицо в упор к лицу Ромашова...
Одного этого обстоятельства достаточно было, чтобы у Аггея Никитича вся
кровь прилила в голову и он решился на поступок не совсем благородный — решился подслушать то, что говорили пани Вибель и камер-юнкер, ради чего Аггей Никитич не вошел в самый будуар, а,
остановившись за шерстяной перегородкой, разделявшей боскетную на две комнаты, тихо опустился на кресло, стоявшее около умывальника, у которого Екатерина Петровна обыкновенно чистила по нескольку раз в день зубы крепчайшим нюхательным табаком, научившись этому в Москве у одной своей приятельницы, говорившей, что это — божественное наслаждение, которое Екатерина Петровна тоже нашла божественным.
— Во имя Христа-спасителя, — сказала она дрожащим голосом, —
остановитесь! Я знаю, зачем ты пришел… но господь карает душегубство, и безвинная
кровь падет на главу твою!
Машину быстро застопорили, пароход
остановился, пустив из-под колес облако пены, красные лучи заката окровавили ее; в этой кипящей
крови, уже далеко за кормой, бултыхалось темное тело, раздавался по реке дикий крик, потрясавший душу.
Хаджи-Мурат
остановился, загорелое лицо его буро покраснело, и глаза налились
кровью.
И поднялся на ноги, чувствуя пугающее замирание сердца; всё тело вдруг сделалось вялым, непослушным, а
кровь точно сгустилась, течёт тяжко и — вот
остановится сейчас, потопит сердце.
— А как же! Ведь вот —
остановилась кровь?
— Ну-с, господин Прохоров, что скажете? — начинает он,
останавливаясь перед безобразным малым с отекшим лицом и налитыми
кровью глазами.
Юрий едва дышал в продолжение этого разговора; он не смел
остановиться на мысли, от которой вся
кровь застывала в его жилах; но, несмотря на то, сердце его невольно сжималось от ужасного предчувствия.
Она!.. Вся
кровь во мне
остановилась.
Он отошёл прочь, отирая рукавом рубахи в
кровь расцарапанное лицо. Среди двора стоял кузнец, мрачно нахмурив брови. Илья, увидев его, вздрогнул от страха и
остановился, уверенный, что сейчас кузнец изобьёт его за сына. Но тот повёл плечами и сказал...
— Тащи выше! — было приказание Орленки, и в две минуты она поднялась от земли на аршин… глаза ее налились
кровью, стиснув зубы, она старалась удерживать невольные крики… палачи опять
остановились, и Вадим сделал знак Орленке, который его тотчас понял. Солдатку разули; под ногами ее разложили кучку горячих угольев… от жару и боли в ногах ее начались судороги — и она громко застонала, моля о пощаде.
Наконец, в истощении сил, господин Голядкин
остановился, оперся на перила набережной в положении человека, у которого вдруг, совсем неожиданно, потекла носом
кровь, и пристально стал смотреть на мутную, черную воду Фонтанки.
Он
остановился, глаза его налились слезами и
кровью…
И вот конец печальной были
Иль сказки — выражусь прямей.
Признайтесь, вы меня бранили?
Вы ждали действия? страстей?
Повсюду нынче ищут драмы,
Все просят
крови — даже дамы.
А я, как робкий ученик,
Остановился в лучший миг;
Простым нервическим припадком
Неловко сцену заключил,
Соперников не помирил
И не поссорил их порядком…
Что ж делать! Вот вам мой рассказ,
Друзья; покамест будет с вас.
Одержав решительную победу, Прошка
останавливался, обтирая лицо рукавом ситцевой рубахи, и шел к пруду, чтоб обмыть припухшее и покрытое
кровью лицо.
— Кэт… как я счастлив… Как я люблю вас. Кэт… Я обожаю вас… Мы
остановились. Руки Кэт обвились вокруг моей шеи. Мои губы увлажнил и обжег поцелуй, такой долгий, такой страстный, что
кровь бросилась мне в голову, и я зашатался… Луна нежно светила прямо в лицо Кэт, в это бледное, почти белое лицо. Ее глаза увеличились, стали громадными и в то же время такими темными и такими глубокими под длинными ресницами, как таинственные пропасти. А ее влажные губы звали все к новым, неутоляющим, мучительным поцелуям.
Он услыхал этот звук прежде, чем почувствовал боль. Но не успел он удивиться тому, что боли нет, как он почувствовал жгучую боль и тепло полившейся
крови. Он быстро прихватил отрубленный сустав подолом рясы и, прижав его к бедру, вошел назад в дверь и,
остановившись против женщины, опустив глаза, тихо спросил...
Казалось, вся
кровь прилила к сердцу и
остановилась. Он не мог вздохнуть. «Да воскреснет бог и расточатся врази…»
Но он
остановился в изумлении как вкопанный, взглянув на будущих хозяев своих; в глазах его произошла немая, поразительная сцена. Старик был бледен как смерть, как будто готовый лишиться чувств. Он смотрел свинцовым, неподвижным, пронзающим взглядом на женщину. Она тоже побледнела сначала; но потом вся
кровь бросилась ей в лицо, и глаза ее как-то странно сверкнули. Она повела Ордынова в другую каморку.
Тут Катерина
остановилась перевести дух; она то вздрагивала, как лист, и бледнела, то
кровь всходила ей в голову, и теперь, когда она
остановилась, щеки ее пылали огнем, глаза блистали сквозь слезы, и тяжелое, прерывистое дыхание колебало грудь ее. Но вдруг она опять побледнела, и голос ее упал, задрожав тревожно и грустно.
Ему даже показалось, как будто из-под ресницы правого глаза ее покатилась слеза, и когда она
остановилась на щеке, то он различил ясно, что это была капля
крови.
Входя в комнату, он слегка запнулся за порог, оглядел то место, за которое задел, потом вышел на середину и
остановился. Его походка была ровна и спокойна. Широкое лицо, с грубоватыми, но довольно правильными чертами, выражало полное равнодушие. Голубые глаза были несколько тусклы и неопределенно смотрели вперед, как будто не видя ближайших предметов. Волосы подстрижены в скобку. На новой ситцевой рубахе виднелись следы
крови.
— Тридцать сребреников! Ведь это одного обола не выходит за каплю
крови! Половины обола не выходит за слезу! Четверть обола за стон! А крики! А судороги! А за то, чтобы его сердце
остановилось? А за то, чтобы закрылись его глаза? Это даром? — вопил Искариот, наступая на первосвященника, всего его одевая безумным движением своих рук, пальцев, крутящихся слов.
Сердце падает у самого неробкого человека,
кровь стынет,
останавливается от страха, а не от холода, ибо стужа во время буранов значительно уменьшается. Так ужасен вид возмущения зимней северной природы…
«Верная моя Люба! Сражался я, и служил государю, и проливал свою
кровь не однажды, и вышел мне за то офицерский чин и благородное звание. Теперь я приехал на свободе в отпуск для излечения ран и
остановился в Пушкарской слободе на постоялом дворе у дворника, а завтра ордена и кресты надену, и к графу явлюсь, и принесу все свои деньги, которые мне на леченье даны, пятьсот рублей, и буду просить мне тебя выкупить, и в надежде, что обвенчаемся перед престолом Всевышнего Создателя».
Смелый резко
остановился и замер, дрожа, фыркая и дико кося налитым
кровью глазом.
«Все… ну, напр., хоть законодатели и установители человечества, начиная с древнейших, продолжая Ликургами, Солонами, Магометами, Наполеонами и т. д., — все до единого были преступники, и уж конечно не
останавливались перед
кровью, если только
кровь могла им помочь…
На эту сумятицу из передней выбежала толпа пребывавших в праздности лакеев и робко
остановилась вдали трупа, по другой бок которого наклонялся, чтобы поднять подсвечники, сильно смущенный Горданов, зажимая в руке скомканный белый носовой платок, сквозь который сильно проступала алая
кровь.
И глаза жадно
останавливались на набитых в вагоны людях: сколько из них воротится? сколько ляжет трупами на далеких залитых
кровью полях?
— Кипит в сердце
кровь смолою кипучею, места не находишь себе ни днем, ни ночью, постылы и песни, и игрища, и подруги без него, ненаглядного; век бы, кажись, глядела ему в ясные очи, век бы постепенно сгорала под его огненным взором. Возьмет ли он за руку белую — дрожь по всему телу пробежит, ноги подкашиваются,
останавливается биение сердца, — умереть, кажись, около него — и то счастие…